Запятнанное имя

"Я верил в тебя, Танцующая с клинками! – прохрипел мужчина. На губах его пузырилась кровавая пена. – Ты указала нам путь…"

У Ирелии не дрогнул ни единый мускул. Человек из Братства стоял на коленях в грязи, израненный ее клинками, – а она смотрела на него сверху вниз.

"Мы могли бы обрести силу… Стать единым народом…"

"Дух Ионии диктует иное, – возразила Ирелия. – А ты заблуждаешься".

Этот посланник Братства ждал подходящего момента с тех пор, как явился в деревню, – но оказался слишком неуклюж. Она увернулась в танце.

Он собирался ее убить, и хуже всего, что не он первый. Теперь клинки Ирелии парили на уровне ее плеч, следуя за плавным вращением кистей. Одно легкое движение – и все будет кончено.

Мужчина сплюнул кровью. Глаза его горели ненавистью. "Если ты не поведешь за собой народ Навори, это сделает Братство".

Он слабо замахнулся на нее кинжалом. Сдаваться живым он не собирался.

"Я верил в тебя, – повторил он. – Мы все верили".

Ирелия вздохнула. "Я не просила тебя верить. Прости".

Одним ловким движением Ирелия отстранилась и заставила лезвия описать смертоносную дугу. Они вонзились в тело мужчины и прошли навылет. Ирелия не просто защищалась, она была милосердна.

Она ловко повернулась, сделала изящный шажок и призвала назад окровавленные лезвия. Безжизненное тело противника свалилось на землю.

"Пусть дух Ионии дарует тебе покой", – произнесла Ирелия.

---

На пути к лагерю она успела как следует ощутить всю тяжесть своей ноши. Наконец она укрылась от всех в палатке, громко и тяжело вздохнула и опустилась на циновку.

Закрыв глаза, она прошептала:

"Отец! Я столько раз запятнала кровью честь нашей семьи! Прошу, прости меня".

Ирелия разложила перед собой клинки – части великого целого, поставленные на службу насилию… В этом они напоминали саму Ионию. Ирелия налила воды в деревянную плошку и смочила тряпку. Она очищала клинки после каждого боя – это уже стало у нее своеобразным ритуалом.

Вода в плошке все больше краснела от свежей крови. Однако как Ирелия ни старалась, ей не удавалось смыть более темные, более древние пятна на металле.

Это была кровь ее народа. Кровь самой Навори.

В задумчивости девушка передвинула клинки, сложив их в фамильный герб. Три священных знака – сейчас разбитые, но когда-то составлявшие единое целое – обозначали род Зан, ее родную провинцию и всю ионийскую землю. Предки Ирелии жили по заветам Кармы и никому не причиняли зла, что бы ни происходило.

А она сотворила из этих знаков, из герба предков оружие, уже отнявшее столько жизней…

Ей казалось, что братья смотрят на нее. Хотя они слились с духом Ионии и обрели вечный покой, Ирелия боялась, что они ее осуждают. Она представляла, как ее бедная бабушка горько плачет каждый раз, когда ее внучка кого-то убивает…

Эта мысль огорчала Ирелию больше всего.

Клинки не очистить до конца. Ирелия это понимала – как и то, что воздает своим жертвам по заслугам.

---

Ей нужно было похоронить убитого. По дороге к погосту Ирелия встретила много своих последователей. Все они видели в ней предводителя, а она искала знакомые лица – и находила очень редко. Зима сменяла зиму, на смену соратникам из далеких провинций приходили новые бойцы с горящими глазами. Она даже не слышала о городах, откуда те были родом.

И все же она то и дело останавливалась, чтобы приветливо кивнуть в ответ на их холодные приветствия и поклоны, – но не принимала помощь, когда ей предлагали донести до кладбища замотанное в ткань тело нападавшего.

Обнаружив прогалину под ветками дерева, склоняющимися к земле от тяжести цветов, Ирелия бережно положила свою ношу на землю и повернулась, чтобы разделить горе всех, кто сегодня овдовел или осиротел.

"Терять всегда тяжело, – она положила руку на плечо мужчине, стоявшему на коленях у двух свежих могил, – но смерть и рождение – лишь часть…"

Мужчина сбросил ее руку и стал злобно смотреть ей вслед, пока она не отошла подальше.

"Зря он так, – пробормотала она, сама не веря своим словам. – Ничего не бывает зря. Братство вцепится в эти земли железной хваткой. Оно ничуть не лучше Ноксуса…"

Краем глаза она заметила старушку, которая сидела под деревом на низком табурете. Та тихо пела погребальную песню, и слезы текли по ее щекам. Одета она была просто. Одной рукой она поглаживала памятник, на котором лежало угощение для усопшего.

Вдруг старушка перестала петь.

"Пополняешь наши ряды, дочь Зана? – громко спросила она. – Здесь уж почти нет места. Но все твои друзья – наши друзья".

"Спасибо, госпожа. Я не знала этого человека. Он заслуживал лучшей жизни. – Ирелия робко шагнула в сторону старушки. – Вы пели древнюю песню?"

"Да, она отвлекает от плохих мыслей, – ответила старушка, утрамбовывая комок земли на могиле. – Здесь лежит мой племянник".

"Я… мне очень жаль".

"Я верю, ты сделала все, что могла. К тому же разве дух Ионии требует чего-то иного?"

Ласковая речь старушки окончательно расположила к ней Ирелию. "Не знаю. Иногда я во всем сомневаюсь", – призналась девушка.

Старушка оживилась, и Ирелия продолжала, высказывая все, что накопилось на душе.

"Иногда… иногда я боюсь, что погубила мирную Ионию".

"Погубила?"

"Да, когда вторглись ноксианцы. Я боюсь, что, дав им отпор, мы потеряли то, чего не вернуть".

Старушка поднялась на ноги. Она держала крупный орех и все никак не могла разжать его скорлупки. "Дитя мое, я хорошо помню мирную Ионию, – сказала она, потрясая заскорузлым пальцем. – Славное было время! Никто так не скучает по мирной жизни, как я".

Достав из-за пояса ножичек, она просунула его в щель скорлупы.

"Но с тех пор мир изменился. Все, что было хорошо прежде, сейчас никуда не годится. Не стоит об этом и горевать".

Наконец скорлупа треснула, и старушка бросила расколовшееся ядро в мисочку, стоявшую на могиле.

"Видишь? Раньше я могла их пальцами щелкать, а теперь мне нужен нож. В молодости я бы расстроилась, что повредила ядро. Но сейчас это уже не так важно для меня, ведь той юной девушке не приходится жить здесь и сейчас". Покивав своим мыслям, старушка снова завела свою песню.

Впервые за долгое время Ирелия улыбнулась. В сумке лежали ее клинки, надежно завернутые в ткань, – осколки фамильного герба. Она знала, что они никогда не очистятся и не станут одним целым.

Но ей будет достаточно того, что они всегда наготове.